Насколько человеческие сообщества зависимы от идей? К сожалению многих, полностью. Человек живет не только в пространстве, где существуют материальные интересы, но и перед лицом осмысленного столкновения с явлением времени. Ключевая феномен, позволяющий существовать таким сообществам, — время. Время — есть, как независимая от воли человека часть реальности, на которую он не может влиять. Время — определяющий контекст разумного бытия, которое напрямую связано с феноменом смертности. Одновременно с этим, именно время делает пространство человеческим в полной мере, так как ощущение перемен в реальности и способность формирования позиции в отношении этих изменений — одно из главных следствий феномена сознания. Святой Августин так отмечал фундаментальную характеристику времени с точки зрения того, как оно открывается разумным субъектам: “что такое время? когда меня никто об этом не спрашивает я это знаю, когда же меня спрашивают и просят объяснить — не знаю”. Другими словами, для человека бытие во времени возможно лишь в его стремлении к небытию, и другое определение этого личного опыта меры движения, измеряемой сознанием, данное Августином, — “растяжение души”

Время — необходимое условие не только отдельной жизни, но и совместного бытия разумных субъектов, не важно двое их или миллионы. Любое со-бытие является религиозным феноменом по природе. Необязательно в смысле “связанного с конкретной организованной религией, церковью”, но религиозное как “связанное с трансцендентным”. Понятие трансцендентного охватывает всю совокупность реальности, недоступную напрямую опыту, в том числе и весь спектр феноменов, выходящих за пределы индивидуального времени. Более того, на уровне общественного со-бытия, совместное переживание времени – необходимо эсхатологично, то есть наполнено знанием смерти и реакции на это знание. Любое сообщество, от племени в джунглях, первых цивилизаций Ближнего Востока, Китая и Индии, греческих полисов и римской республике, частей pax Christiana, и исламской уммы, коммунистических утопий и, да, современных государств, позиционирует себя во вселенском времени. Этот процесс самообозначения можно назвать символической интерпретацией реальности — той причиной, благодаря которой со-бытие продолжается а не распадается на более мелкие части.

Сам факт существования единства крупных сообществ не самоочевиден, ведь любое со-бытие, представляет собой пеструю смесь из различных полов, возрастов, политических партий, экономического расслоения. Но через общность перед лицом эсхатологической трансцендентности со-бытие удерживает себя от саморазрушения. Человек может со-существовать с другими людьми только в условиях, общих мифов. На уровне маленького сообщества, этим мифом является чувство принадлежности, но по мере роста числа «Нас», мифу необходимо приходится усложняться.

Картезианство и цивилизации модерна и постмодерна, поглощенные упоением перед естественно-научным знанием, склонны смотреть со скепсисом на религиозную природу со-бытия. Не следует повторять это заблуждение. Сосуществование и способы организации религиозны по своей природе, поскольку сообщество может существовать, только если его члены являются носителями некоего общего смысла относительно времени, выходящего за рамки повседневной жизни. А любая трансцендентность так или иначе находится далеко за пределы строгой научности, будучи мостом между индивидуумом и нечто большим. Философ Эрик Вогелин смог точно сформулировать неотъемлемую двойственность любого со-бытия, которое одновременно: “является отображением совокупности его членов [общество как простая сумма его составных компонентов — П.Щ.], а также образом чего — то большего, выходящего за пределы сообщества — реальности трансцендентного [сообщество в целом — как воплощение символической реальности бытия как такового — П.Щ.]”. Справедливости ради одним из первых формально сформулировал трансцендентный характер со-бытия Гераклит: “человек реализует себя как человек через благо собственного участия в целом, которое выходит за пределы его индивидуального бытия”. Из данности феномена осознанного существования во времени, с одной стороны, и осознания индивидуальной смертности этого существования, можно сделать вывод о необходимости любого организованного бытия представлять собой не только физическую, но и символическую реальность. Быть цельным миром — космионом, придающим самому себе смысл, и существующим через индивидуумов, в этом со-бытии пребывающим.

Другими словами, миф рождается не как результат заговора или хитрого плана, но из самого факта бытия группы как группы. Для группы как целого минимальным условием для осознанного существования “ необходимо обозначить саму себя посредством создания представителя, который будет действовать от его имени” [Вогелин]. Этот процесс саморепрезентации и составляет основу истории, в котором политические сообщества возникают и исчезают. Очевидно, что со-бытие не статично, и каждый космион может исчезнуть двумя способами. Либо посредством физического исчезновения/уничтожения членов этого со-бытия, либо посредством саморазрушения, когда члены космиона, отрекаются от него как от символической системы описания реальности в пользу другой. Таким образом, существование мифа и системы символов – не ошибка какого периода развития человечества, а необходимость, рожденная нашим разнообразием и феноменом сознания.

Но неизбежность мифа не означает неизбежности его содержания! Идеи не равны между собой, они имеют последствия и от того, вокруг каких идей со-бытие самоопределяется зависит исторический путь последнего. Миф, как и любой феномен, созданный человеком, в своей потенциальности имеет как хаос и разрушение, так и созидание. Красноречивым примером является теория Гегеля, ошибки которой стали почвой всех тоталитарных движений XIX – XXI веков.

Гегель считал, что вечный Разум последовательно воплощает себя в истории через законы диалектики, которые предопределяют неизбежность тех или иных событий. Проблема Гегеля в том, что он сначала разработал свою теорию, а затем, что бы доказать ее логическую априорную необходимость, ему пришлось создать альтернативную картину мира. Жак Маритен так суммирует суть гегелианского проекта: «Пытаясь переосмыслить всю реальность в категориях Диалектики, он ограничил все разнообразие опыта переживаний логическими категориями, которые через конфликт между собой создают всеобъемлющий аморфный и вечно изменяющийся идол, названным им сначала Природой а затем Историей». И ради этой картины, Гегель, по сути, отменяет свободу воли в человеке, который бессилен перед лицом истории. И это ключевая ошибка гегелианства, его отказ от реальности свободного выбора человека. Гегель не понял, что даже если какие-то перемены назрели в обществе, под влиянием накопившегося потенциала причин, то, каким образом и ради какой цели перемены будут осуществляться – полностью зависит от человека. И это не логическая априорная необходимость, а результат множества свободных выборов. Но свободный выбор, не укладывался в стройную картину гегелианства, которая объясняла всю совокупность мировой истории как а) цепь априорно предопределённых событий, б) подчиняющуюся простым законам, в) которые равны по природе законам физическим. Личные амбиции Гегеля, помешали увидеть ему, что в истории никогда не может быть полного объяснения и предсказуемости. Несложно заметить, как от гегелианской революции всего один шаг до тоталитарных движений, разница между которыми только в том универсальном «знании», что ставится во главу угла: материя, раса, экономика, угнетение и так далее.

Пример Гегеля возвращает к проблеме мифа. Для выживания со-бытия необходимо символическое единство, в момент когда в символический центр становится различие, космион становится на путь своего уничтожения. Но характер этого единства, его символическое наполнение будет определен так или иначе «людьми слова». Именно поэтому, на публичных интеллектуалах такая ответственность за качество слов, что они презентуют в публику. Потому что заблуждение на уровне мысли у отдельного интеллектуала заканчивается потом сотнями миллионов трупов. И главное искушение любого интеллектуала – в символическом отказе от определенного бессилия перед лицом реальности.

Одно из неприятных открытий, с которым достаточно быстро сталкивается человек, состоит в том, что мир полон ограничений. На самом простом уровне — ограничений физических. Высота прыжка, скорость бега, просто физическая сила — все это имеет пределы, и каждый может вспомнить разочарование, испытываемое в момент, когда так или иначе сталкивался с ограничением своих возможностей. Позднее мы сталкиваемся с половыми различиями, например, вне зависимости от силы своих желаний мужчина на в состоянии стать матерью в физиологическом смысле. Ультимативным пределом является смерть, которой глубоко все равно на все достижения и успехи предыдущей жизни.

Но, очевидно, что речь идет не только о физиологии. Несмотря на все усилия науки, мир, как целостность; реальность, как нечто, что открывается людям, остается полным тайн. Одновременно в этом миру и реальности неизбежно есть структура смыслов — независимые от человека правила игры, по отношению к которым всегда есть выбор: встретить их лицом и инкорпорировать в свою жизнь, как личную, так и сообщества, или создать собственные правила игры и попытаться осуществить радикальное переустройство мира. Например, уже упомянутый Гегель рассмотрел всю историю предшествовавшей ему философии как путь к своей собственной, глобальной и всеобъемлющей системе, обрезав все те части реальности, включая собственно все человеческое в человеке, ради стройности собственной системы.

Ключевая опасность такого гностического пути — ограниченность и неполнота человеческого знания. Классическая философия возлагает на любого исследователя большую ответственность. Знать что — то в его полноте — понимать все возможные последствия актуализации этого явления. Именно в этом и состоит трагедия научного прогресса и социального изменения — с точки зрения последствий, это практически всегда блуждание в темноте, проклятье непредвиденных последствий, образ которого встречается во многих культурах – от открытого ящика Пандоры до выпущенного джина из бутылки.

Что же остается, человеку перед лицом реальности? Невозможно знать всех последствий своих поступков, но возможно опираться на опыт предшествующих поколений. Нам известно не так много о социальной реальности, но вполне достаточно, чтобы не допускать критических ошибок. Цена этого опыта — ошибки отцов и дедов, измеряемые кровью и разрушенными судьбами, если выражаться высоким слогом. А если по-простому, мудрость — способность поверить отцу, что не стоит устраивать вечер танцев в темной комнате, по которой раскиданы грабли. Неравенство мифов – именно в этом. Подробнее же – поговорим в следующих текстах.

——————————————————————————————————

Рекомендуем к просмотрую великолепную беседу Людмилы Немыри с Сергеем Дацюком о кризисе Второй Украинской республике и его основания. Стенограмму беседы читайте на «Хвиле»: «Сергей Дацюк: Украина сегодня — не просто попрошайка, она на мусорнике истории».

Подписывайтесь страницу автора в Facebook, канал «Хвилі» в Telegram, на канал «Хвилі» в Youtube, страницу «Хвилі» в Facebook